Неточные совпадения
Весело и бодро мчались мы под теплыми, но не жгучими лучами вечернего солнца и на закате, вдруг прямо из кустов, въехали
в Веллингтон. Это местечко построено
в яме, тесно, бедно и неправильно. С сотню голландских домиков, мазанок, разбросано между кустами, дубами, огородами, виноградниками и полями с маисом и другого рода хлебом. Здесь более, нежели где-нибудь,
живет черных. Проехали мы через какой-то переулок, узенький, огороженный плетнем и кустами кактусов и алоэ, и выехали на большую улицу.
Река Адимил
в верховьях слагается из двух ручьев, текущих навстречу друг другу. Километров
в пяти от земледельческой фанзы находится другая, лудевая фанза,
в которой
живут три китайца-охотника, занимающиеся ловлей оленей
ямами.
Тропа, по которой мы шли, привела нас к лудеве длиной
в 24 км, с 74 действующими
ямами. Большего хищничества, чем здесь, я никогда не видел. Рядом с фанзой стоял на сваях сарай, целиком набитый оленьими
жилами, связанными
в пачки. Судя по весу одной такой пачки, тут было собрано
жил, вероятно, около 700 кг. Китайцы рассказывали, что оленьи сухожилья раза два
в год отправляют во Владивосток, а оттуда
в Чифу. На стенках фанзочки сушилось около сотни шкурок сивучей. Все они принадлежали молодняку.
Это ж еще богачи так
жили; а посмотрели бы на нашу братью, на голь: вырытая
в земле
яма — вот вам и хата!
Много было интересного
в доме, много забавного, но порою меня душила неотразимая тоска, весь я точно наливался чем-то тяжким и подолгу
жил, как
в глубокой темной
яме, потеряв зрение, слух и все чувства, слепой и полумертвый…
Мне сердито захотелось вырвать, выломать бурьян, вытаскать обломки кирпичей, головни, убрать всё грязное, ненужное и, устроив
в яме чистое жилище себе,
жить в ней летом одному, без больших.
Из Туляцкого конца дорога поднималась
в гору. Когда обоз поднялся, то все возы остановились, чтобы
в последний раз поглядеть на остававшееся
в яме «
жило». Здесь провожавшие простились. Поднялся опять рев и причитания. Бабы ревели до изнеможения, а глядя на них, голосили и ребятишки. Тит Горбатый надел свою шляпу и двинулся: дальние проводы — лишние слезы. За ним хвостом двинулись остальные телеги.
— Ну да, вот этого-то я и хочу. Сам видишь, как я
живу. Усадьба — не достроена;
в сад войдешь — сухие прутья да
ямы из-под овинов…
— Да, все это так… я не сомневаюсь. Но чем ты мне заплатишь вот за эту гнилую жизнь, какой я
жила в этой
яме до сих пор? Меня всегда будут мучить эти позорнейшие воспоминания о пережитых унижениях и нашей бедности. Ах, если бы ты только мог приблизительно представить себе, что я чувствую! Ничего нет и не может быть хуже бедности, которая сама есть величайший порок и источник всех других пороков. И этой бедностью я обязана была Раисе Павловне! Пусть же она хоть раз
в жизни испытает прелести нищеты!
— Нет-с, они добрые, они этого неблагородства со мною не допускали, чтобы
в яму сажать или
в колодки, а просто говорят: «Ты нам, Иван, будь приятель: мы, говорят, тебя очень любим, и ты с нами
в степи
живи и полезным человеком будь, — коней нам лечи и бабам помогай».
Семья Хаджи-Мурата вскоре после того, как он вышел к русским, была привезена
в аул Ведено и содержалась там под стражею, ожидая решения Шамиля. Женщины — старуха Патимат и две жены Хаджи-Мурата — и их пятеро малых детей
жили под караулом
в сакле сотенного Ибрагима Рашида, сын же Хаджи-Мурата, восемнадцатилетний юноша Юсуф, сидел
в темнице, то есть
в глубокой, более сажени,
яме, вместе с четырьмя преступниками, ожидавшими, так же как и он, решения своей участи.
— Я те прямо скажу, — внушал мощный, кудрявый бондарь Кулугуров, — ты, Кожемякин, блаженный!
Жил ты сначала
в мурье [Мурья — лачуга, конура, землянка, тесное и тёмное жильё, пещерка — Ред.],
в яме, одиночкой, после — с чужими тебе людьми и — повредился несколько умом. Настоящих людей — не знаешь, говоришь — детское. И помяни моё слово! — объегорят тебя, по миру пойдёшь! Тут и сказке конец.
— Азбука! Не
живём — крадёмся, каждый
в свой уголок, где бы спрятаться от командующих людей. Но если сказано, что и
в поле один человек не воин —
в яме-то какой же он боец?
Но мы, кликавшие клич, что же мы-то будем с этими"содействиями"делать? Начнем ли воздвигать, с помощью их, величественное здание общественного благоустройства или прямо их
в помойную
яму свалим? По-моему,
в помойную
яму — ближе. А потом что? Подумайте, ведь нам и после все-таки надобно
жить!
В душе Лунёва словно назревал нарыв;
жить становилось всё тошнее. Всего хуже было то, что ему ничего не хотелось делать: никуда его не тянуло, но казалось порою, что он медленно и всё глубже опускается
в тёмную
яму.
Илья смотрел на неё и думал, что вот эта девочка
живёт одна,
в яме, работает, как большая, не имеет никакой радости и едва ли найдёт когда-либо радость
в жизни.
— Вы не жизнь строили — вы помойную
яму сделали! Грязищу и духоту развели вы делами своими. Есть у вас совесть? Помните вы бога? Пятак — ваш бог! А совесть вы прогнали… Куда вы ее прогнали? Кровопийцы! Чужой силой
живете… чужими руками работаете! Сколько народу кровью плакало от великих дел ваших? И
в аду вам, сволочам, места нет по заслугам вашим… Не
в огне, а
в грязи кипящей варить вас будут. Веками не избудете мучений…
С толпой безумною не стану
Я пляску дикую плясать
И золоченому болвану,
Поддавшись гнусному обману,
Не стану ладан воскурять.
Я не поверю рукожатьям
Мне
яму роющих друзей;
Я не отдам себя объятьям
Надменных наглостью своей
Прелестниц…
Нет, лучше пасть, как дуб
в ненастье,
Чтоб камышом остаться
жить,
Чтобы потом считать за счастье —
Для франта тросточкой служить.
Схимонах Мардарий
жил в землянке у церковной стены сзади алтаря;
в старину эта
яма тайником была — монастырские сокровища от разбойников прятали
в ней, и прямо из алтаря был
в неё подземный ход.
Дульчин. Что ж,
в яму садиться? А после
ямы что? Ведь я
жил,
жил барски, ни
в чем себе не отказывал, каждая прихоть моя исполнялась. Ведь мне ходить по Москве пешком
в узеньких, коротеньких брючках, да
в твиновом пальто с разноцветными рукавами, — это хуже смерти. Я — не ты, пойми! Я рубли-то выпрашивать не умею.
Ручкин
жил в самой плохой квартире, на дворе; окна выходили прямо к помойной
яме. Недосягаемая мечта верного раба Мишки иметь свой собственный дом осуществилась, и Михайло Потапыч Ручкин изнемогал теперь от домовладельческих расчетов, занимая самую скверную квартиру
в этом собственном доме. Он ютился всего
в двух комнатках, загроможденных по случаю накупленной мебелью.
— А неизвестно… На свадьбе, как Поликарп Тарасыч женились, он и объявил себя. Точно из-под земли вынырнул… А теперь обошел всех, точно клад какой. Тарас Ермилыч просто
жить без него не может. И ловок только Ардальон Павлыч: медведь у нас
в саду
в яме сидит, так он к нему за бутылку шампанского прямо
в яму спустился. Удалый мужик, нечего сказать: все на отличку сделает. А пить так впереди всех… Все лоском лежат, а он и не пошатнется. У нас его все даже весьма уважают…
Хозяйство, о котором Василий,
живя до сего дня жизнью приятной и легкой, вспоминал очень редко, теперь вдруг напомнило ему о себе, как о бездонной
яме, куда он пять лет бросал деньги, как о чем-то лишнем
в его жизни, не нужном ему.
Жила она с волчатами
в неглубокой
яме; года три назад во время сильной бури вывернуло с корнем высокую старую сосну, отчего и образовалась эта
яма.
«Эк их гонят! Куда торопятся? Тоже люди божии! Чай, поди-ка, как
жив был человек, так и то и сё, а умер — вали скорее
в яму: нам некогда!»
К торговому делу был он охоч, да не больно горазд. Приехал на Волгу добра наживать, пришлось залежные деньги
проживать. Не пошли ему Господь доброго человека, ухнули б у Сергея Андреича и родительское наследство, и трудом да удачей нажитые деньги, и приданое, женой принесенное. Все бы
в одну
яму.
Высокая, наполовину готовая насыпь, кучи песку, глины и щебня, бараки,
ямы, разбросанные кое-где тачки, плоские возвышения над землянками,
в которых
жили рабочие, — весь этот ералаш, выкрашенный потемками
в один цвет, придавал земле какую-то странную, дикую физиономию, напоминавшую о временах хаоса.
— Господи, да я же как
в яме! — продолжала она, ломая руки. — Хоть бы одну минуточку
пожить в радости, как люди
живут! А, боже мой, боже мой! Дожила до такого срама, что при чужом человеке ухожу ночью от мужа, как какая-нибудь беспутная. Чего же еще хорошего можно ждать после этого?
Александра Михайловна вспомнила Андрея Ивановича, вспомнила высланную из Петербурга Елизавету Алексеевну и ее знакомых, и казалось ей: и она, и все кругом
живут и двигаются
в какой-то глубокой, темной
яме; наверху брезжит свет, яркими огоньками загораются мысль, честь и гордость, а они копошатся здесь,
в сырой тьме, ко всему равнодушные, чуждые свету, как мокрицы.
— Волчьи
ямы еще не заросли, и колья
в них
живут до времени. Милостив Бог к России, разрушатся крамолы, и плевелы исчезнут.
Там был построен необыкновенно громадный сарай-амбар, с глубоким ям-ником,
в котором находилась и часовенька с кружкою, а подле нее лепилось несколько лачужек,
в которых постоянно
жили юродивые и увечные нищие.